Максим Каракулин: «Мне стоило огромных усилий вновь научиться ходить по проволоке. Ведь я месяц пробыл в коме»

 — В тот роковой для меня февральский день 2008 года я отправился с друзями, артистами цирка, в Житомир, — рассказывает полуфиналист шоу «Україна має талант!-4»эквилибрист на проволоке 25-летний Макс Каракулин. — Ребята должны были выступить там в эстрадной программе. Я в ней не участвовал, но решил составить им компанию. Я, конечно же, согласился. Однако перед выездом энтузиазм вдруг пропал. Позвонил отцу, сказал, что не хочется никуда ехать — как будто предчувствовал беду. Папа тогда ответил по телефону: «Оставайся в Киеве». Но я ведь уже пообещал друзьям. Некрасиво было отказываться без уважительной причины. Сказал себе: «Не кисни, подумай о хорошем». И стал представлять, как красиво встречу свою девушку, которая через несколько дней должна была вернуться с гастролей из Австралии. Мы не виделись два месяца. Хотел подарить ей огромный букет цветов.

…Воспоминания об аварии стерлись из памяти. Врачи говорят, что это даже хорошо — если бы запомнил, постоянно прокручивал бы в голове эту страшную историю и еще больше переживал. Впрочем, четко помню, что в автомобиле было тесно. Я сидел на заднем сиденье между двумя девушками. Как мне потом рассказали, водитель (она же наш работодатель) уснула за рулем. По словам ребят, накануне эта женщина жаловалась, что две ночи почти не спала. Машина съехала с дороги и врезалась в бетонный столб. От удара я вылетел из автомобиля. Причем не через лобовое стекло, а через дверь. И это удивительно, ведь меня должно было бросить вперед. Одна из пассажирок машины получила сотрясение мозга. Остальные чудом избежали серьезных травм. Всего в салоне машины, где размещались три ряда кресел, находилось семь человек.

Я впал в кому. Вышел из нее только через месяц. Представляете, что за это время пережили мои родители! Мама говорила, что каждый день молила Бога за меня. Я каким-то шестым чувством понимал, что она и папа находятся у моей постели. Когда родители уходили из палаты, как рассказали мне потом, я начинал хрипеть, пытался двигаться, и врачам приходилось держать меня. Ведь к телу были подключены датчики приборов, контролировавших работу сердца, легких и мозга, стояла капельница. Поэтому доктор попросила маму и отца предупреждать медсестру, когда они уходят, чтобы та сразу наведывалась в палату.

— Вы запомнили момент, когда вышли из комы?

 — Нет, видимо, это происходило постепенно. Запомнил другое — первое произнесенное мною слово. Голосовые связки были атрофированы, и поначалу никто не мог понять, что я пытаюсь сказать. И вот в больницу (я лечился в Житомире) приехали мой дядя Сергей и тренер цирковой студии Александр Васильевич Карчун, у которого в детстве я научился эквилибристике на проволоке. Папа попросил дядю: «Прислушайся, может, ты разберешь, что пытается сказать Макс». Дядя ко мне наклонился, я напряг все силы и выдавил из себя: «Ш-ш-ш-к-лад!» «Он шоколада просит!» — обрадовался дядя Сережа. Я тогда почему-то часто вспоминал слова тренера о том, что после занятий нам следует есть шоколад, желательно черный. Мне ужасно хотелось его отведать, но я никак не мог сообщить об этом, ведь не слушались не только голосовые связки, но и руки. Не мог не только писать, но и ложки поднять! И вот, наконец, меня поняли! Папа вскоре принес стакан теплого шоколада, и вы не представляете, с каким огромным наслаждением я его выпил.

Сразу решил, что вернусь на манеж, чего бы мне это ни стоило. Тело слушалось приказов мозга очень плохо. Например, врач говорит: «Подними правую руку». Проходило секунд двадцать, пока рука начинала приподниматься. Я неустанно тренировался, и вскоре сигналы мозга стали доходить до рук за 15 секунд, затем за десять, семь, три…

В больнице тренер Алексей Егоров, у которого я учился в Киевской муниципальной академии эстрадного и циркового искусств, мне сказал: «Для таких страшных испытаний Бог выбирает сильнейших, потому что они могут их выдержать».

Ко мне приезжало много друзей. Ребята, которые работают за границей, высылали деньги. Огромное им за это спасибо. Кстати, один из них, Виктор Кихтев, незадолго до аварии помог мне подписать контракт на работу в Германии. У меня уже был куплен билет в Берлин, и вдруг попал в автокатастрофу…

Меня возили в инвалидной коляске — самостоятельно передвигаться на ней не получалось. Приехал в гости тренер Алексей Егоров, посмотрел, как меня катают, и говорит: «Так дело не пойдет. Пусть сам пытается отталкиваться пятками». И я изо всех сил стал заставлять ноги двигаться. Было ужасно тяжело, но я упорно работал. Однажды попробовал встать с коляски. Меня шатало, оперся на ходунки. Стал ходить с ними. Родители устроили меня в реабилитационный центр в Москве, хоть лечение там и стоило очень дорого. Кстати, мы до сих пор судимся с женщиной, которая управляла машиной и уснула за рулем. Хотим добиться от нее компенсации.

— А как сложились отношения с девушкой, которую вы хотели встретить с огромным букетом цветов?

 — Она приезжала меня проведать… Знаете, я не хотел бы отвечать на этот вопрос. Скажу лишь, что однажды я ей позвонил и попросил больше не приезжать. Я очень тяжело переживал эту ситуацию, был нервный, раздражительный. Родители никак не могли меня утихомирить и позвали на помощь моего первого тренера Александра Васильевича. Ведь знают: он мне как второй отец.

После двух месяцев лечения в больнице родители забрали меня домой. Они не разрешали мне интенсивно тренироваться. Но, к счастью, у нас есть пасека. Она находится далеко, поэтому родители уезжали туда надолго. Я оставался дома с бабушкой и мог тренироваться сколько угодно. Бегал, точнее, на максимально доступной мне тогда скорости ковылял, вокруг хаты, периодически подпрыгивая и отталкиваясь ногами от стены (это упражнение я позаимствовал у мастеров паркура). Падал и из-за этого трижды получал растяжение связок. Пока они приходили в норму, ходил на костылях, которые мне одалживал сосед. Мне пришла идея тренироваться по примеру героя одного фильма, которого сыграл Ван Дамм: спортсмен получил тяжелую травму и, чтобы восстановиться, бегал с грузом на гору. Я взял свой школьный портфель, наполнил его кирпичами и бегал в обнимку с ним.

Ну а затем приступил к занятиям на проволоке. Мне тогда очень помог директор цирка на воде Сергей Савинов. Он рискнул включить мой номер в программу. Когда я в первый раз после аварии выходил на манеж, в ушах звучали слова, которые мне говорили в больнице врачи: «Мальчик, бросай цирк. Не мучай родных и себя, выбери другую профессию». То выступление прошло не очень удачно — я падал. Но Сергей выпускал меня на манеж еще и еще раз. Теперь мое выступление увидели зрители шоу «Україна має талант!-4». В полуфинале покажу еще более зрелищный номер. Ведь я не хочу, чтобы за меня голосовали из жалости.

— Мне рассказывали, что до аварии вашим коронным номером было жонглирование стоя на проволоке.

 — Да, я тогда выбрасывал (это профессиональный термин) семь мячей. Я не стоял на проволоке, а ходил по ней, несколько раз делал вид, что вот-вот свалюсь, потом выпрямлялся. Публика воспринимала номер на ура. Но не хочу возвращаться к тому, что уже было — нужно создавать новое.

— Какая толщина проволоки, на которой вы работаете?

 — Всего восемь миллиметров. Она тоньше мизинца. На телеэкранах кажется более толстой. Когда в 14 лет я увидел, как на проволоке выступает мой двоюродный брат, загорелся желанием овладеть этим сложным снарядом. Пришел записываться в цирковую студию, но тренер Александр Васильевич отказал: «Поздно, начинать обучение надо лет с семи». Я настаивал, и он сжалился: «Приходи через три дня, если кто-нибудь уйдет, я тебя возьму». Три месяца я ежедневно наведывался в студию. И таки добился своего. Сейчас готовлюсь к экзаменам в вуз, чтобы стать дипломированным режиссером цирка.